Михаил Назаров больше известен как живописец. В начале 2000 годов у художника возникло желание работать акварелью. Серия акварелей «Цветы и иконы», так или иначе, связана с библейскими мотивами, и как обычно, действие происходит, словно на деревенской площади родного селенья, где на каждом подворье – своя Голгофа. Нещадно попирая законы акварели, он создал особый стиль максимального упрощения, когда пространство обретает новую визуальную акустику, «светлость» и «звонкость». Набор персонажей, предметов – тайных и явных символов, раскидан как бы неловким жестом автора, словно говорящего языком своих соплеменников о великих вещах, тревожащих род людской. Его совершенно особый внутренний универсум, сияющий и зияющий, трудно понять умственным взором, но зато кротко замираешь душой, так неуловимо абсолютное соподчинение частей – предметов и пространства, что всё принимается за случайное. В этом дерзкая «стратегия» художника, его грустная и мудрая усмешка. Художественный мир Михаила Назарова глубок и сложен настолько, насколько поражает вначале своей детской простотой и дерзостью, той «детской» логикой и искренностью, что сродни искусству времен, когда сама человеческая история была ребенком. Вооруженный знаниями академических высот, он вознесся (или низринулся) на иной, более сложный уровень – в область кристального, младенчески чистого жесточайшего авангарда. Его стиль варился в нескольких эпохах, пережил их изломы изнутри и является, по метафоричному выражению В. Пацюкова, «кардиограммой нашей истории и культуры».

Эльвира Каримова


«Творчество Михаила Назарова развивалось совершенно естественно и одновременно независимо от состояния художественных интересов московских альтернативных движений 1960х-1970-х годов. Отечественный андеграунд осуществлял свой путь в традиционных системах модернизма, последовательно переживая все художественные стратегии первой половины 20 века и фактически оставаясь в чувственных пространствах авангардной культуры. Михаил Назаров был погружен в рефлексию, в свернутые информационные слои культурной памяти, где модернизм рассматривался как преодоленная фаза исторической художественной мысли. Личный опыт художника содержал в себе не только непосредственные состояния пространства и их экзистенциальные качества, но и знаковые системы культуры».

«Душа М. Назарова живет в дощатых заборах, самоварных трубах, в фарах старых автомобилей, в угловатых жестах героев, в убедительной вещественной образности деревенского застолья…»

«Художественное пространство Назарова всегда приуготовлено к принятию предмета, жизненных конструкций, оно дает им себя – отсюда и неевклидова геометрия, и перспектива страдательного залога в его пластической системе. Пространственный мир художника развертывает своё содержание через простые элементы – треугольники, изломанные линии, квадраты, изгибающиеся горизонты, обнажая здесь, на земле, свои «черные космические дыры». Внутренняя реальность произведений М. Назарова в своих энергиях оказывается «сильнее» любой внешней, она превращается в реалии свободы, наделяется взрывчатыми состояниями, таит в себе парадоксы и предощущает катастрофы. Его образность представляет чистое творчество как преодоление всех социальных табу и метрических ограничений…»

В. В. Пацюков Искусствовед, куратор, автор теоретических исследований в области современного искусства Из статьи «Михаил Назаров: искусство как страна испытаний и надежд».